Полураспад - Страница 48


К оглавлению

48

Что ж, несмотря на изможденный вид, несмотря на замызганное камуфло, она была красива.

Отменно сложенная, с нежным, узким лицом, она была похожа на… античную богиню, зачем-то одевшуюся в современную нам одежду. Ее густые черные кудри струились по ее плечам, одновременно сообщая и о неугомонном нраве, и об отменном здоровье девушки. На вид ей было никак не больше восемнадцати.

«Маловато для такой негодяйки», — искренне изумился я.

В руках негодяйки был рюкзак Тигренка.

— Я сдаюсь! — громко сказала девушка. — Не стреляйте! Пожалуйста.

— Вот и славненько, — крякнул я и как-то очень по-ментовски потер руки.

Мы сидели в единственной комнате Сторожки возле печки — впрочем, нетопленой — и ужинали чем бог послал.

В ту ночь бог послал бутерброды с сыром, банку «Завтрака туриста» и шоколадку «Чайка» — всем этим угощала нас запасливая девушка-воровка. Да-да, еще пятнадцать минут назад мы были смертельными врагами. Но теперь, после того, как она вернула нам украденное, врагами мы быть перестали.

Согласен, в жизни такие расклады маловероятны.

Но в Зоне бывает и не такое! Может быть, потому, что тут, случается, само время течет быстрее? А может быть, потому, что в Зоне ты начинаешь острее чувствовать условность всякой мелкой вражды. Какая уж тут вражда, когда сама Смерть ходит за тобой по пятам и вотвот коснется твоего плеча своей холодной костлявой рукой?

— Как тебя зовут-то, кстати? — спросил я с набитым ртом.

— Гайка.

— А по-нормальному? По-человечески?

— Ира, — сказала девушка, как мне показалось, довольно неприветливо.

— Ириша, значит, — удовлетворенно заметил я. — А в Зону давно ходишь?

— Да больше года уже.

— Что-то я тебя раньше тут не видел.

— Да наверняка видели. Только из других отмычек не выделяли.

— Такую хорошенькую девушку я бы не пропустил!

— А я не как девушка ходила. Я косила под пацана.

Я посмотрел на нее с недоверием. Как девчонка может «косить под пацана»?

Впрочем, такая — может.

Фигура — спортивная. Лицо — волевое. Грудь можно спрятать (это не трудно, поскольку там явно никак не больше первого размера). Говорить следует поменьше и желательно баском…

Да, пожалуй, эту смелую брюнеточку, если она пониже натянет козырек своей бейсболки с надписью «Hate Crime», можно действительно принять за пацана.

Особенно если заранее не настраивать себя на неизбежность отыскания женских черт.

— Скажи, если ты раньше косила под пацана, то почему сейчас решила вернуться, так сказать, к корням?

— Чего? — Гайка неприязненно уставилась на меня, словно хотела сказать «Ну ты дядя и загнул!».

— Ну, снова стать девчонкой?

— А надоело. Я тут с девчонками познакомилась.

С феминистками. Так они мне все объяснили про то, как общество подавляет женское.

— С феминистками?

— Ну да. Короче, быть женщиной почетно. Я это, короче, осознала.

— Круто, — озадаченно промолвил я.

— И потом, раньше я беззащитная была, даже без оружия нормального. А теперь и сама за себя постоять могу. А раз могу, значит, и обличье пацанское мне больше ни к чему.

— Мародеров не боишься?

— Мародеров?

— Нуда.

— Боюсь, — честно сказала Гайка и потупилась. — Но вы же не мародеры?

— Матерых мародеров даже мы с Тигренком боимся. — Я кивнул в сторону своего молодого товарища.

Мы доели ужин. Выпили чай. Физиономия Гайки сделалась совсем печальной. Она поглядывала на нас искоса, словно маленький волчонок. Будто это не она у нас, а мы у нее хабар ночью стибрили.

— Что куксишься? — спросил я.

— Да вот размышляю. Как вы меня наказывать-то будете?

— Никак. Чего тебя наказывать?

Тигренок, до этого безучастно пожиравший свой ужин, поднял на меня недоуменный взгляд. Оно и неудивительно, ведь всю дорогу от Грибного Леса до Сторожки я втирал ему про кары, какие я обрушу на голову воровки, когда ее все-таки настигну. Было там и колесование, и четвертование, и, конечно, скармливание заживо припять-плавунцам с раками-гороскопами.

— А с чего это вы такие добрые? — задача Гайка более чем резонный, но в ее устах неожиданный вопрос. — Я у вас хабар увела, а вы…

— Да что с тебя взять-то? Была бы ты мужик, я бы тебе репу начистил. В случае сопротивления — возможно, и пристрелил бы. Атак…

Гайка молчала — как видно, недоверчиво наслаждалась моим запредельным благородством. А затем сказала:

— Послушайте, мужики. Мне очень стыдно перед вами. Вы такие классные! — Мне показалось, она говорит искренне. — Но я знаю, как мне загладить свою вину. Ну хотя бы отчасти…

— Говори.

— За сколько вы планировали продать «кварцевые ножницы»?

— В смысле? — Мое лицо отразило недоумение.

— Ну вот кто скупает у тебя хабар, Комбат?

— Хуарес, Который «Лейку» держит. Может, знаешь.

— И сколько Хуарес даст тебе за «ножницы»?

— «Ножницы» не продаются! — не дожидаясь моей реакции, запальчиво крикнул Тигренок.

— Правильно, «ножницы» не продаются, — согласно кивнул я.

— Хорошо, — терпеливо вздохнула Гайка. — А «подсолнух» — «подсолнух»-то хоть продается?

— «Подсолнух» продается.

— И сколько вы планируете за него взять?

— Ну… Три косых. Или четыре. Если реалистично.

— Говори максимальную цену, не стесняйся!

— Четыре с половиной.

— А я сделаю так, что вы с Тигренком получите шесть! — Глаза Гайки азартно заблестели.

— Но как? У тебя что, печатный станок дома?

— Зачем еще?

«Ох, туповата молодежь пошла», — подумал я.

48